Загадки древних артефактов
Хозяин, где дрова?
Применительно к коренному населению Югры этот вопрос звучит не совсем корректно. Хозяйка, где дрова в данных обстоятельствах прозвучит корректнее. Ну а если серьёзно, то хозяин, законный владелец угодий, мужчина и какие-то дрова никак по жизни не пересекаются. Более того колоть дрова на людях для ханта стыд и позор. Когда современная женская аудитория замечает как представительницы ханты ловко колют и заготавливают дрова на зиму их возмущённый разум начинает медленно, но верно вскипать. Спустя какое-то время слышатся проклятия в адрес мужского населения ханты и потом мужчин вообще. Сыплются обвинения в их бессердечности и отстранённости от семейных обязанностей. Но на самом деле всё ещё хуже.
Процесс заготовки дров у хантов осложняется необходимостью менять место проживания зимой, в пользу ведения охотничьих промыслов. Летом аборигены держаться ближе к речным водоёмам в связи рыболовным хозяйственным циклом. Таким образом, получается, что дрова, которые заготавливаются летом из сухостоя ещё требуется доставить к месту их конечного использования, т.е. на место зимнего проживания семьи, порой отдалённое и на значительное расстояние.
Кто же в конечном итоге нарубив сухие стволы по длине нарт потом запрягает собак при наличии, либо оленей, либо впрягшись непосредственно собственной персоной осуществляет финальную доставку лесоматериалов? Кто неплохо разбирается в работе бензопилы или снегохода? Всё это было и до сих пор остаётся на ответственности прекрасного пола.
Начало было положено с поступлением железного топора в хозяйство древнего населения рыбаков и охотников. В XVI-XVII веках усилиями государства российского появились топоры. Сегодня топоры – одна из наиболее частых находок в хантыйских, мансийских, ненецких, селькупских погребениях последних пяти столетий. При полевых исследованиях всех крупных некрополей коренного населения на территориях ХМАО – Югры и ЯНАО (Каркатеевском, Кинтусовском 1, Кинтусовском 2, Мамонтовском, Перегрёбном 9, Соровском, Усть-Балыкском, Халас-Пугорском и др.) обязательно формируются весьма представительные и многочисленные коллекции топоров. При этом никакой определённой связи между наличием топора в погребении с полом усопшего археологи не обнаруживают. Топор сопровождал и мужчин, и женщин. А вот возрастная закономерность имеется: во взрослых погребениях он попадается чаще, чем в подростковых или детских.
Выявлено и ещё одно правило – зависимость массивности топоров от пола его хозяина. С момента появления женских топоров заботы о дровах стали сугубо женскими. Мужские экземпляры имели вес в пределах 700–900 г, а вот женские были либо легче (до 600 г), либо тяжелее (свыше 1000 г). Почему? Всё очень просто. В повседневной жизни женщина, обладавшая меньшей мышечной массой, и топором пользовалась более лёгким. Но поскольку заготовка дров у северных народов считалась делом женским, то «хозяйкам очага», помимо лёгких, принадлежали и тяжёлые топоры-колуны. Но это скорее всего поздние веяния. Разновидность топоров росла и продолжает расти. Есть с плоским или округлым обушком, с бородкой или без оной, с широким или узким лезвием, с чётко выраженным или закруглённым носком, с прямым или округлым лезвием, с ровной или оттянутой назад пяткой…
Для коренного сибиряка (русского) топоры имели огромную материальную ценность. Во-первых, их было мало, и они были дороги. Таможенные книги «златокипящей Мангазеи» – главных ворот русского импорта в XVII в. – показывают, что для многотысячной Сибири в год из России проходило только 600–700 штук этого инструмента. Во-вторых, большая часть этой привозной продукции оседала в хозяйствах русских новопришельцев, а не аборигенов. Если же к этому добавить непостоянство импорта и даже периоды запрета центральных властей на ввоз в Сибирь всех без исключения железных изделий, в том числе и топоров, то дефицит последних станет ещё более очевидным. Поэтому немудрено, что даже в XIX в. этот предмет для коренных сибиряков оставался достаточно большой редкостью. В этом отношении показательно такое свидетельство М. Кастрена 1846 г.:
«На днях я подарил пострадавшему от меня самоеду топор. Это был такой редкий и драгоценный подарок, что, принимая его, бедняга растерялся совершенно и не знал, как выразить свою благодарность. Он хотел что-то сказать, но не мог произнести ни слова; пытался упасть мне в ноги, но узкие штаны помешали. В отчаянии он напал, наконец, на странную мысль – креститься на меня, и принялся креститься… Крещенью его не было конца».
Топоры берегли. Кое-где для их переноски даже шили специальные берестяные или кожаные чехлы. Известен документ 1641 г., в котором счастливчик, нашедший столь ценную вещь, бил челом самому воеводе и просил позволения оставить находку у себя. В кон. XVI в. манси и татары писали царю Фёдору Ивановичу: «А нам, государь, без топоров, и без ножей, и без пешен прожить невозможно».
И, тем не менее, их – эти необходимые, редкие и дорогие вещи – повсеместно и массово изымали из реального мира и отправляли вместе с умершим в инобытие. Зачем? Только ли для исполнения их физических функций пусть даже и в метафизической действительности?
Этнографы повторяют и сегодня: «Многие виды ловушек изготовляли прямо в лесу, имея при себе лишь топор или нож. О большом значении, которое имели в жизни охотника топор и нож, свидетельствует то, что в средневековых погребениях татар, хантов и селькупов эти предметы… всегда находились при покойном».
Ни в коей мере не отрицая цели прагматического использования топора в качестве орудия деревообработки в ирреальной «жизни после смерти», необходимо всё же взглянуть на функции этой вещи – столь обыденной, на первый взгляд, – шире, выходя за круг только погребальных комплексов и идей. Начать необходимо с того, что топор вовсе не является атрибутом исключительно мира людей. Он может существовать и вне зримой реальности, обнаруживая при этом совершенно определённое влечение к сфере богов и героев, а не к обители злонамеренных существ.
Топор, к примеру, имеют легендарный «царь» хантов р. Югана по имени Тонья, а также два главных мужских божества обско-угорского пантеона – Эква-Пырищ и его отец, сам демиург Торум. Последнее обстоятельство, как и вера энцев в наличие топора у грома, заставляют вспомнить целый пласт подобных представлений у многих индоевропейских народов.
Действительно, именно топор считался важнейшим атрибутом немалого числа громовержцев – славянского Перуна, балтийского Перкунаса, германо-скандинавского Тора, древнегреческого Зевса, древнеиндийского Парджаньи, хеттского Пирвы…
Истоком такого идейного параллелизма исследователи склонны видеть общий для всех индоевропейских народов мифологический пласт. Будет логичным данный вывод распространить и на причины сакральности топора в сибирских культурах.
Некоторым подтверждением сказанному может служить, например, сибирская аналогия сюжету о даровании скифам небесным божеством некоторых предметов. В числе последних Геродот называл четыре вещи: плуг, ярмо, топор и чашу. Ханты, в свою очередь, рассказывают, что Торум в трудную минуту дал земному богатырю три вещи: кнут, топор и мешок живой воды. Нетрудно заметить, что в перечне небесных даров только топор является общим предметом.
А коль скоро этот яркий языческий символ, не случайно называемый в древнерусских христианских текстах «богомерзкой вещью», может обитать и среди богов на небесах, и среди людей на земле, то ему, само собой, были приписаны сверхъестественные возможности свободного пересечения границ мифологического Космоса. Это качество обусловило множество самых разных идей. Например – о локализации топора на рубеже между реальным и ирреальным, «этим» и «тем» мирами. Это прослежено в ситуациях и ухода души от человека, и, наоборот, прихода души к человеку.
Первый случай может быть проиллюстрирован представлением салымских ханты, согласно которому при перемещении из Среднего в Нижний мир душа умершего должна преодолеть несколько препятствий, в том числе из двух топоров.
Видимо, волшебная сила топора, его способность быть проводником из сферы духов в мир людей распространяется гораздо шире, чем кажется. Представляется, что именно такими соображениями руководствовались ханты, когда после изгнания ненцев с р. Ваха они вырубили на земле огромный крест именно топором. Только вдохнув с помощью топора в приобретённую территорию «свою душу», оживив её именно для себя, они слились с ней в единой сакральной сфере. «Эта земля… стала считаться хантыйской, а если придут сюда ненцы, то погибнут».
Научный сотрудник хранитель коллекции археология Чебыкин В.Е.